Мощный материал, в котором председатель правозащитного центра «Весна» рассказывает, чем на самом деле являются исправительные колонии и тюрьмы в Беларуси.
29 ноября. Могилев-Минск. Алесь Светлицкий
Первая страница криминальной хроники УВД Могилевского облисполкома показывает десять сводок с 19 по 28 ноября. В шести из них фигурируют слова «ранее судимый». Привычные слова, за которыми кроется большой вопрос: исправляют ли людей исправительные учреждения Беларуси?
Глава правозащитного центра «Весна» Алесь Беляцкий — человек, которому не повезло испытать систему на себе. В 2011 году государство формально признала его виновным в уклонении от уплаты налогов и приговорила к лишению свободы. Мировая общественность признала Беляцкого политзаключенным. Большую часть срока он провел в одной из колоний Могилевской области — в Бобруйске.
Мы попросили известного правозащитника рассказать, что происходит в наших исправительных учреждениях и нужны ли нам такие тюрьмы и колонии, после которых значительную часть нарушений совершают «ранее судимые».
Алесь Беляцкий
Название «исправительная» здесь неуместно. Никакой исправительной работы там не проводят, хотя соответствующие сотрудники там есть. Все делается формально. Лекции, которые обязательны для чтения, также обильные. Не буду сейчас обсуждать тематику, но они читались очень формально. Делали это обычно в клубе колонии, куда сгоняли несколько отрядов. Там могло быть и двести, и триста человек.
Обычно продолжительность этих лекций была 5-7 минут. А могли вообще просто решать вопросы, связанные с какими-то бытовыми вещами. Сами лекции практически не читались, что может и хорошо, так как смысла в них нет. Ведь это не разговор, не индивидуальный подход к людям, который должен быть при такой работе.
Проблема социализации существует, конечно. Люди, сидящие на длинных сроках, вырываются из общества, теряют социальные связи, возможность что-то делать. Я своими глазами видел, когда люди боялись уходить из колонии после длительного срока, после пяти лет например. Ведь что им делать, куда им идти?
За это время мир меняется. Свобода — большое испытание для них, потому что они не подготовлены к этому экзамену. Социальные связи оборвались, часто люди не имели даже с родными контактов. Человека просто выпихивают на свободу.
Приходили в колонию новости, что тот или другой товарищ вновь были приговорены к заключению. Однако у нас была колония «первоходок». Если человек был осужден второй раз или у него была не снята еще первая судимость, то он попадал уже в другие колонии с более строгим режимом.
У нас содержится очень много людей на одну колонию. В нашей, например, было около двух тысяч человек, перед амнистиями — до трех тысяч доходило. После расформирования некоторых колоний в Могилевской области переводили людей.
Это настоящая задача системы — просто держать, изолировать людей. Не проводить никакой работы по реабилитации, по социализации.
Есть пример, с которого в нашей колонии смеялись буквально все. Был конкурс, если не ошибаюсь, ПРООН, который выиграла одна из неправительственных организаций. Она предложила подготовить 50 пасечников из бывших зэков, которые должны были заниматься этими пасеками. Лежали все, ведь никто даже представить не мог, как человек после тюрьмы мог согласиться на это. Ведь нужны и деньги на это все, и жилье, и определенные условия. Короче, что-то невероятное.
Но в то же время, в колонии была возможность получить некоторые профессии, и я считаю, что это хорошо. Это можно расценивать как социальную подстраховку, особенно для молодежи, которая угодила за решетку после школы. Самая нормальная специальность, которая была, как мне кажется, это электрик. Вот в профессиональном плане система сохранилась и это хорошо. Действительно люди обучались, читали книги, готовились, сдавали экзамены. Это работает. Занимает человека, не дает ему опускаться нравственно, в некотором смысле.
Что касается работы психологов, работы по социализации, то здесь ноль. Даже отрицательный результат. Хотя люди и разделены на отряды, но если реально в колонии 2-3 тысячи человек, это превращает пространство в гетто для заключенных, где их просто держат. Никакая психологическая работа здесь невозможна, даже если бы кто-то этого и хотел.
Надо смотреть на опыт современных тюрем в других государствах. Современных тюрем в Беларуси почти не существует, с точки зрения технологий, а не зданий. Последние лет 20 в пенитенциарной системе ничего значительно не модернизировалась. Тюрьмы надо разгружать. Это сразу позволит проводить работу тому воспитательному персоналу, который есть сейчас. Ведь их тоже нельзя обвинять в сегодняшнем положении, так как в таких условиях результата от их деятельности почти нет.
Чем меньшие тюрьмы были бы, тем больше возможностей было бы для социализации людей. И более человеческие условия были бы у самих заключенных. Значительный фактор, который также влияет на человека в нашей «исправительной» системе — это то, что за человека его, по большому счету, никто не считает. Это преступник, это уголовник, который не должны иметь никаких прав. Только обязанности. Не даются там права.
Там присутствует отношение к заключенным, как к людям второго сорта.Я считаю, что это – наследие репрессивной советской системы, когда лагеря изначально строились на тысячи человек.
Так не должно быть.
Маленькие тюрьмы дают совсем другой эффект. Я видел такие тюрьмы, в Чехии, например. Там была тюрьма для женщин на 100 человек. Конечно, это требует больше средств. Может и не стоит равняться на эту цифру, конечно. Однако у нас на Ивацевичах содержали четыре сотни человек. И заключенный, когда попадал после Ивацевич в нашу колонию, отмечал, что условия там лучше. Меньше людей — меньше проблем с тем, что тебя не считают за человека из-за того, что «таких здесь много».
Работу психологов надо выводить на совершенно другой уровень. В исправительных учреждениях есть много людей, которые требуют индивидуального человеческого подхода. При отсутствии программы, когда человеку объясняют, что плохо, а что хорошо, говорить о перевоспитании невозможно.
Сейчас основной «фактор перевоспитания» в исправительной системе — это страх. Людей пугают колонией. Логика такова: создать такие условия в них, что человек будет бояться попасть туда второй раз. При этом многие из «ходоков» на это не обращают внимания.
Человек постоянно находится в напряжении, ведь в любой момент его могут наказать ни за что, отобрать посылки, отобрать встречи с родными. Элемент насилия, причем часто произвольного, всегда присутствует.
Мы должны перенимать опыт европейских стран.Но этому мешают несколько моментов.
Во-первых, это, конечно, финансовые условия. Но на чем мы экономим? Мы тратим деньги на содержание большого количества людей в одном месте, что выглядит более дешевым, чем тюрьмы с небольшим количеством заключенных. Однако человек попадает за решетку второй, третий раз, так как не была проведена нужная работа, и мы снова тратим деньги. Причем мы тратим деньги на тюрьмы, которые направлены на лишение человека его достоинства. Это сталинский подход.
Современный подход к пенитенциарной системе требует определенных денежных вкладов. Однако в видимой перспективе это дало бы положительный эффект. Сейчас после колонии мы получаем людей, которые часто исключены из экономики, из социальной жизни. Если бы их перевоспитать, польза была бы большей, очевидно.
Во-вторых, нет политического желания что-либо изменить в существующей системе. Делать более гуманными условия содержания никто не хочет. В колониях и тюрьмах есть элемент принуждения, элемент насилия, который маскируется под распорядок дня. Выставить взыскание очень просто. Они считают, что этот инструмент — наиболее действенный. Сотрудники этой системы считают, что так и должно быть. Они не видят людей, они видят преступников.
Многое завязано на отношениях между самими сотрудниками.
Я видел, как приходили молодые офицеры. Они приходили нормальными. Тех, кто отказывался от выполнения незаконных требований, или сопротивлялся этому, система просто выбрасывала. Люди работали два-три года и просто уходили. Система испытывает этих людей, она отдает им незаконные приказы. Ведет отбор. Если человек подчиняется логике системы, значит он будет делать все, что она ему скажет. Даже если это будет негуманно или незаконно.
Бобруйская колония не самая худшая. Все офицеры и сотрудники живут в городе, они социализированы. Это не закрытая площадка где-то в Сибири, где они тусуются между собой и мира не видят. Их жены работают на обычных предприятиях, дети ходят в обычные школы. Благодаря этому, наши белорусские колонии отличаются от российских, которые находятся где-то в лесах.
Медперсонал более человечный. Они обычно работают еще где-то в городе, в обычных учреждениях здравоохранения. Это делает более отзывчивым. Однако сама система делает все, чтобы человек преступил границу своей человечности.
Раньше было еще хуже, когда обязательно избивали тех, кто только поступил. Причем это было не так давно — пятнадцать лет назад. Сейчас такого нет и это уже большой шаг вперед. Бьют не всех, а если бьют, то делают это тихо и чтобы никто не видел.
А раньше это было бы правилом. Определенная гуманизация состоялась.Об этом мне рассказывали люди, которые сами заезжали в колонию в начале 2000-х и прошли все это. Тогда была просто война в отношении тех, кто поступал. Такое же рассказывали о жодинской тюрьме. Этот этап прошел. Однако теперь пришла очередь решать проблему социализации.
